«Отцы и сыновья». Тургенев. Фрил. Хейфец.

31 октября и 1 ноября Сцена на Сретенке отметила свое открытие вторым премьерным спектаклем «Отцы и сыновья» по роману Ивана Тургенева. Наш классик преподносится в обработке ныне здравствующего и очень знаменитого ирландца Брайна Фрила. Пьесу была им написана в 1987 году, она часто ставилась и обсуждалась, и, по мнению театральных критиков, именно Фрил наделил тургеневских персонажей очень четкими характеристиками, тем самым снял все лишние вопросы. С романом Тургенева драматург обошелся достаточно бережно, но позволил себе сократить место действия до двух имений — Кирсановых и Базаровых.

Леонид Хейфец донес пьесу Фрила, практически, не расплескав ни капли, то есть сыграл ее по ирландской партитуре, но с некоторыми синкопами. Не случайно под оптикой Фрила, «Отцы и дети» трансформировались в «Отцы и сыновья». Женские партии автором пьесы написаны с некоторым отстранением и даже с усмешкой, в то время как мужские — все солирующие, значительные, символизирующие время.

Благодаря сценографии Владимира Арефьева и музыкальному оформлению Виолетты Негруца, в спектакле Хейфеца звучат трели птиц, романсы Бетховена и не только тургеневские мотивы, но и чеховские аккорды. Внушительная часть сцены заполнена цветами, и они, как «Вишневый сад», становятся активным действующим лицом, требующим внимания и любви. Только здесь не умирающий вишневый сад, а красивые растения в горшочках, расставаться с которыми никто не собирается. Цветы поддерживают иллюзию счастья, которого здесь нет. Тургенева с Чеховым объединяет умение вместить посредством деталей огромный художественный смысл в небольшое пространство. Очень радует, что Хейфец не заигрывает со зрителем, не переносит действие в современный интерьер, а даже с болезненной тщательностью обставляет сцену «живыми свидетелями» 1859 года — карманными часами, развешанными по всей сцене и символизирующими время даже на театральной программе и афише, зачехленными стульями, кружевными зонтиками. Солнечный свет разливается по сцене, от его палящих лучей и от жарких споров есть только одно спасение — ручей, текущий по сцене. В этом ручье можно освежиться, смыть усталость, горечь, разочарование, обиду, боль. Водицей из ручья охлаждает свой пыл Евгений Базаров...

«Во все время писания я чувствовал к Базарову невольное влечение — пишет в своем дневнике Тургенев. — Я хотел сделать из Базарова лицо трагическое, тут было не до нежностей».

Тургенев рассматривает появление новых людей, называющих себя нигилистами в разных аспектах. И то, что он хотел про них рассказать, спектакль донес без искажений. Нет смысла рассуждать о нигилизме, о радикальных взглядах Базарова, о его самоотверженном поступке. Пусть об этом спорят школьники.
Важно как увидел этих героев Хейфец. А он предложил нам Базарова в исполнении Сергея Беляева — как тревожно циничного, менее жесткого, сломленного внутренними противоречиями. Его место — не в центре сцены, а у двери, где Базаров принимает позу уставшего наблюдателя (или цензора собственного поведения?). Сергей Беляев сжился с текстом, с модным вязаным жакетом, придающим несвойственную его характеру уютность, он точен, страстен, смотрит волчонком, обжигает и одновременно внимательно слушает, оценивает и, не поверите, сочувствует. Но не открыто, затаенно.

Оппонент Базарова — Павел Петрович (Евгений Парамонов) — здесь икона стиля и добропорядочности. Как это ни парадоксально, актерское воплощение режиссерской задачи подбавило своих акцентов и весьма неожиданных. Павел Петрович — депрессирующий интеллектуал, на протяжении всего спектакля лучезарно улыбчив, лучезарно красив. Его бесхарактерность и бездеятельная тоска, о которых все говорят, воспринимаются как что-то не про него. Как и кличка, полученная от прислуги « вешалка для одежды» (мол, не человек, а костюм) кажется неоправданной. Артист Евгений Парамонов слишком хорош, он притягивает к себе внимание, отбирая его у Макара Запорожского (Аркадий) и Сергея Беляева (Базаров). Такова сила актерского обаяния — не спрятать, не скрыть.

Аркадий — восторженный мальчик-флюгер, жалко подражающий сильной личности Базарова. Бегает, резвится, томится, влюбляется, клянется. Актер точно сделал слепок своего героя.
Николай Петрович Кирсанов, отец Аркадия (Александр Шаврин) — убедителен в каждой реплике и взмахе рук. Он не вещает, он бросает слова в зал, будто ждет солидарности, поддержки. Его Кирсанов зряч и слеп одновременно. Как-бы не видеть правду, не замечать ее подножек — это безусловный компромисс с самим собою. Шаврину удалось совместить в себе два образа: простоватого, непрактичного помещика и глубоко страдающего, любящего, увлеченного литературой и музыкой русского интеллигента, для которого Россия — это его поместье.

Все барышни — Фенечка (Наталья Палагушкина), Катя (Вера Панфилова), помещица Анна Одинцова (Наталья Коренная), княжна Ольга (Людмила Иванилова), прислуга Дуняша (Ольга Ергина) сыграли больше, чем было написано в тексте. Так решил режиссер. Казалось бы, чего тут играть? Одна ребенка родила от хозяина, такая вся благодарная, тихая, а потом, став хозяйкой окрепла, слегка ощетинилась; другая — просто хорошая девушка; третья — вдова, потерявшая супруга, за которого выходила замуж по расчету... С каждой в одночасье случилась любовь, которая ничего в их жизни не изменила. Здесь, на сцене театра Маяковского Хейфец завязал много женских узелков. И не все они будут развязаны. Фенечку с малым ребеночком режиссер наделил детективным любопытством и страстностью, переплетенной холодным разумом. Катю — мужскими чертами, лидерством, рассудительностью. Дуняшу превратил, буквально, в блудницу. С Одинцовой сорвал маску холодной сдержанности, заставил трепетать, раскрыл глубокую натуру, сумевшую распознать настоящее в Базарове и невольно вызвавшую в нем бурю подлинных чувств.

Иван Тургенев, переживая вместе со своими героями, радовался, что на смену чахлой породе российской аристократии приходят крепкие натуры, способные изменить мир, жертвуя собой. Так на чьей стороне автор? Детей (сыновей) или отцов? В отличие от Тургенева, Хейфец и Фрил относятся к родителям с нескрываемой любовью и почтением. Мать (Александра Ровенских) и отец Базарова (Юрий Соколов) вызывают искреннее сочувствие. Сергей Беляев, попав в родительский дом, замечательно играет все оттенки своего состояния: раздражение, ироничность и в тоже время привязанность, нежность и любовь. Юрий Соколов вытащил свою роль на уровень главной, он так сыграл отцовскую любовь, — ком подступает к горлу. Его глаза, наполненные обожанием к сыну, и даже его дыхание — гипнотизируют зал.

Хейфец поставил спектакль не про отцов и сыновей, которые категорически не понимают друг друга. Это спектакль о поиске взаимопонимания и том, что наше мировоззрение не имеет никакого отношения к нашей любви. А нигилизм в отрицании всего, что не имеет пользы, ни такая уж гадость.