Александр Генис. «Картинки с выставки»

Застывшее движение в картинах человека-фьорда Эдварда Мунка... Красный дзен фабричных труб Фу Байоши... Прищурившийся Ленин на фреске Диего Ривьеры... Четыре пальца на ногах у женщин Матисса как тест для зрителя. В «Редакции Елены Шубиной» вышли в продажу «КАРТИНКИ С ВЫСТАВКИ» — новая книга писателя, культуролога, блестящего эссеиста Александра Гениса («Довлатов и окрестности», «Камасутра книжника», «Обратный адрес»).

«Картинки с выставки» — впечатления и размышления автора, собранные за три десятилетия в лучших музеях мира. Под обложкой — разговор об абсурде Магритта и восторге Шагала, романтизме Фридриха и золоте Климта, бронзовых ковбоях и нью-йоркских небоскребах. Генис обладает замечательной способностью обращать шедевры, как это было с литературой в его бестселлере «Камасутра книжника», в часть интимной биографии и сугубо личной жизни. Только у него «Картежники» Сезанна вызывают ностальгию по студенческому преферансу.

Сотни параллелей и перпендикуляров соединяет ученый путеводитель с честным дневником, описывающим увлекательные странствия по истории изобразительного искусства. Переход от частного к общему и обратно происходит на каждой странице. Связывая ренессансные портреты с голливудскими звездами, Шишкина с Индианой Джонсом, китайских «литерати» с русскими интеллигентами, Генис создает единое пространство, в котором зритель наравне с художником плетет кружево эстетической утопии.

Книгу составляют три части. «Персоны» и «Вернисажи» — впечатления автора от лучших и любимых выставок. «Фантики», написанные в школьном жанре «рассказы по картинкам», объясняют, как и почему знаменитые полотна Брюллова и Репина, Перова и Шишкина, Иванова и Саврасова вошли в подсознание нации и изменили его.

«Картинки с выставки» появится в книжных магазинах с середины июля этого года.

ЦИТАТЫ ИЗ КНИГИ

• Не доверяя ни одной школе, презирая манифесты и теории, Шагал не создал своей мифологии, которая так часто помогала художникам в их отношениях с критиками. Вместо богов и героев, символов и аллегорий, сознательных и подсознательных намеков Шагал обращался к персональному алфавиту вещей, обставивших его ментальную вселенную. Часто это - парящая в небе рыба. Она напоминала о селедке, местечковой манне небесной. Еще чаще — скрипка, сопровождавшая и создававшая праздник. Иногда часы — старинные, монументальные, с бронзовым маятником и громким ходом. Не обязательная, но престижная — «буржуазная» — роскошь, такие часы были не символом бренности или пластичности времени, как у Дали, а знаком домашнего уюта, вроде абажура у Булгакова. И всё это взлетало в воздух от тихого взрыва, который производила кисть художника. Шагал пишет лопнувший от восторга мир.

• У Энди Уорхола изображение, как в ленте Мёбиуса, одномерно, оно исчерпывается одной поверхностью. Он писал не вещь, а ее этикетку, не суп «Кэмпбелл», а банку с супом «Кэмпбелл». Внутри нее ничего нет, потому что у изображенных Уорхолом предметов, как и у породившего их мира, нет нутра. Для поп-арта все — видимость, кажимость, сплошной, не побоюсь этого слова, симулякр. Поэтому в своей студии, уместно названной «Фабрика», Уорхол размножал повседневность и плодил консервные банки.

• Мунк писал внутренний мир человека, но на изображенной им мятущейся душе отразились внешние впечатления от родного художнику пейзажа. Говоря иначе, фьорды. В принципе, это — всего лишь ущелье, заполненное водой. Но вода эта такого чернильного цвета, что в нее можно макать перо и писать саги. И горы отливают почти черным, но все же зеленым. И снежные вершины. И нигде ни одной прямой линии. В пейзаже разлита такая бешеная турбулентность, что, даже стоя на месте, не перестаешь мчаться по изгибам фьорда. Этот парадокс — застывшее движение — встречает нас на полотнах Мунка. Раньше физиков открыв волновую природу мира, художник зарядил свои фигуры энергией ужаса, которая разрушает обычные каналы восприятия. На всех шедеврах его ранней поры мы видим голос и слышим пейзаж.

• Дороже всех мне художники, которые не только покончили с литературой, но и вернулись к ней — с другого конца.

• Я пишу лишь о том искусстве, которое радует и меняет меня. Критерий прост: если, покидая выставку слегка очумелым, вы видите мир немного иным, значит художник достиг цели. (Главное тут — не попасть под машину.)

• Если раньше — в докомпьютерную эру — мы входили в музей, чтобы познакомиться с его содержимым, то теперь — чтобы побыть с ним, набраться чуда и заразиться им.