16 марта. Две вершины еврейского театра

Судьба двух еврейских театров, возникших в годы революции на волне надежд, которые еврейская интеллигенция возлагала на новую власть, сложилась по-разному. Труппа «Габимы», игравшая на иврите, почти в полном составе уехала в Палестину. Под тем же названием театр существует в Израиле по сей день. ГОСЕТ, в котором спектакли ставились на идиш, поначалу пользовался поддержкой государства, но в итоге был уничтожен в ходе печально известной кампании по «борьбе с космополитизмом». При этом и тот и другой приобрели огромную известность не только в России, но и за рубежом. Современников восхищали режиссура Евгения Вахтангова и Алексея Грановского, актерский дар Соломона Михоэлса и Вениамина Зускина. С театрами сотрудничали талантливые художники того времени: Роберт Фальк, Натан Альтман, Александр Тышлер; сделанные ими эскизы декораций и костюмов включены в экспозицию в Бахрушинском музее. Куратором выставки стал режиссер театра «Эрмитаж» Александр Ешанов, для которого это первый выставочный проект такого рода. Ешанов рассказывает, что намеренно не пытался «объять необъятное» в рамках экспозиции, занимающей всего два зала, и предпочел сосредоточиться на четырех знаковых спектаклях. Это знаменитый вахтанговский «Гадибук», ставший визитной карточкой «Габимы», и три наиболее важные постановки ГОСЕТа: «Колдунья», «Путешествие Вениамина III» и шедевр Михоэлса «Король Лир».

«Габима»

Центральную часть первого выставочного зала занимают гигантские ивритские буквы הבימה («Габима»), что в переводе означает «сцена». Театр под таким названием еще в 1913 году основал учитель из Белостока Наум Цемах, но вскоре вынужден был закрыть его из-за недостатка средств. Однако отступаться от своей мечты создать театр, играющий на иврите, он не собирался. В 1917 году Цемах обратился за поддержкой к Константину Станиславскому. «Единственное, чего я прошу, — это помочь нам учиться, особенно в нынешний период родовых мук», — просил он режиссера. Низкая квалификация актеров действительно была серьезной проблемой: главным критерием при отборе участников труппы было знание иврита, большинство артистов были провинциалами, выходцами из еврейских местечек, не имевшими серьезного театрального образования. Однако недостаток профессиональной подготовки искупался бьющим через край энтузиазмом. Основатели «Габимы» Наум Цемах, Хана Ровина и Менахем Гнесин даже поклялись не заводить семьи, «пока “Габима” не утвердится как театр, достойный своего имени». Впоследствии трехлетний обет безбрачия давали все актеры, поступавшие в студию: все свои физические и духовные силы они должны были отдавать театру. Станиславский согласился поддержать начинание Цемаха и открыть еврейскую театральную студию при театре. Ее руководителем он назначил своего ученика Евгения Багратионовича Вахтангова. Поддержал идею создания театра на иврите и тогдашний нарком по делам национальностей Иосиф Сталин. По иронии судьбы главным шедевром театра стал спектакль о быте еврейского местечка «Гадибук», хотя именно от этого материала «Габима» всегда пыталась отойти, желая быть «библейским театром», показывать не забитых обитателей черты оседлости, а евреев, идущих по жизни с гордо поднятой головой, борющихся с самим Б-гом.

Автором пьесы «Гадибук» был Семен Ан-ский (настоящее имя — Шломо Раппопорт). Писатель и публицист, до революции он увлекался идеями народничества. Одно время Ан-ский жил в Париже, был секретарем известного народника Петра Лаврова, а вернувшись в Россию, принял участие в создании партии эсеров. В 1912 — 1914 годах он возглавил этнографическую экспедицию по еврейским местечкам Волыни и Подолии, организованную на средства мецената барона Владимира Гинцбурга; привезенные из экспедиции документы и фотографии представлены на выставке. Под впечатлением от этой поездки Ан-ский написал пьесу «Между двух миров» («Гадибук»), в которой рядовой мелодраматический сюжет: еврейскую девушку выдают замуж за нелюбимого — приобрел масштаб библейской трагедии. Еще в 1915 году Ан-ский предложил произведение Станиславскому. Тот принял «Между двух миров» к постановке в Художественном театре, но ставить не торопился. В 1917-м, после основания еврейской студии при МХТ, Станиславский счел логичным передать пьесу «Габиме», правда, для этого ее пришлось перевести с русского на иврит. Понимая, что зрителей, способных понять текст на древнем языке, найдутся единицы, Вахтангов сделал ставку на движение и музыку.

Премьера спектакля состоялась в 1922 году, незадолго до смерти Вахтангова — из-за болезни он не смог на ней присутствовать. «Сейчас “Гадибук” признан одним из десяти лучших спектаклей XX века, — говорит куратор выставки Александр Ешанов. — К сожалению, он не был заснят на кинопленку, существует лишь аудиозапись, но даже она производит сильнейшее впечатление». В Музее Бахрушина можно увидеть фотографии ключевых мизансцен спектакля и крупные планы актеров в гриме. Даже эти черно-белые снимки, напоминающие кадры экспрессионистского кино, позволяют оценить масштаб зрелища. Спектакль имел огромный успех в Москве, триумф ждал его и за границей. Постановкой восхищались Федор Шаляпин и английский актер и режиссер Гордон Крэг. В 1926 году габимовцы отправились в гастрольный тур по Европе и Америке, одно из наглядных свидетельств этому — паспорт Наума Цемаха со множеством пограничных штампов и виз. С гастролей труппа уже не вернулась. Основатели театра понимали, что в СССР у «Габимы» нет будущего: государство поддерживало еврейские театры, игравшие на идише, который считался языком «еврейских масс». Еще в 1919 году Вахтангов писал, что «Габима» «не мыслит своей деятельности иначе как в полном единении со своим народом на его исторической родине, в Палестине». Уехав, актеры образовали нечто вроде художественного киббуца. Самой популярной постановкой оставался вахтанговский «Гадибук», он шел на сцене театра больше сорока лет, и после тысячного спектакля габимовцы перестали вести счет.

ГОСЕТ

Иначе сложилась судьба театра ГОСЕТ. Начинался он также с еврейской театральной студии, которую основал в Петрограде Алексей Михайлович Грановский (настоящее имя — Абрам Азарх). В 1920 году студия переехала в Москву, получив название Московский государственный еврейский камерный театр, ГОСЕКТ. Потом статус театра повысили, исключив из названия слово «камерный». Спектакли ставились на идише и показывали в основном «уходящую натуру» — жизнь дореволюционных еврейских местечек.

В театре играли выдающиеся актеры Соломон Михайлович Михоэлс и Вениамин Львович Зускин. Артисты ГОСЕТа, как и габимовцы, были фанатично преданы своему театру, несмотря на полуголодное существование в Москве в первые годы после гражданской войны. Сохранилось свидетельство врача В.В. Виноградова, осматривавшего труппу. «В результате медицинского освидетельствования мною 24 человек артистов Еврейского камерного театра я прихожу к следующему заключению: за исключением двоих все страдают резко выраженным общим истощением. Все без исключения представляют явления более или менее резко выраженной неврастении, — отмечает доктор и, будучи не в силах сохранить профессиональную отстраненность, добавляет: — Как врач и человек горячо протестую против этой человеческой гекатомбы богине искусства».

Н.И.Альтман, эскизы костюмов к спектаклю театра «Габима» «Гадибук», 1922, копия, перенесенная на лайтбокс.

В своих постановках Грановский, который сам не знал идиша, огромное значение придавал ритму, интонации, жесту, движению, музыке. Над декорациями и костюмами для ГОСЕТа работали лучшие художники того времени. Панно для украшения интерьера театра заказали самому Марку Шагалу — на выставке представлена уменьшенная копия этой гигантской работы, хранящейся в Третьяковской галерее. Лайтбокс с фотографией изготовили специально для экспозиции. «У Третьяковки не было фотографий достаточно хорошего качества. Переснимать же панно, хранящееся в свернутом виде на специальных валах, было хлопотно, делать этого никто не хотел, — рассказывает Александр Ешанов. — Чтобы убедить сотрудников галереи, мы прислали им копию письма Шагала, в котором он просит руководство театра предоставить доступ к панно широкой публике, а не только зрителям, утверждая, что делал работу не для того, чтобы ее увидели “лишь сто евреев”. Это сработало: хранитель, отвечавший за панно, дал разрешение на его повторную съемку».

Среди экспонатов выставки и оригинал этого письма Шагала, и сделанные Робертом Фальком эскизы декораций и костюмов к спектаклям «Путешествие Вениамина III» и «Ночь на старом рынке», и афиши зарубежных гастролей ГОСЕТа в 1928 году. Эти гастроли прошли с большим успехом, однако в СССР театр в то время уже критиковали за «безыдейность» и «формализм». Понимая, чем все это может обернуться, Грановский решил остаться за границей. Труппа вернулась в Советский Союз без него. На Западе Грановский успел плодотворно поработать в кино, однако через десять лет скончался при подозрительных обстоятельствах. «Ему было 47 лет, он был сравнительно молодым, здоровым человеком. И вдруг он умер в Париже от тропической язвы, от которой больше никто в Париже не умирал. Вполне возможно, что ему “помогли”», — полагает куратор выставки.

Новым руководителем театра стал Соломон Михоэлс. Он ввел в репертуар ГОСЕТа пьесы на современные сюжеты и мировую классику. Настоящим шедевром стал «Король Лир», в котором главную роль исполнял сам Михоэлс. Его игра поражала даже тех, кто ни слова не понимал на идише, на спектакль ломилась вся Москва. «Теперь мне ясно, почему в Англии нет настоящего Шекспира в театре. Потому что нет такого актера, как Михоэлс», — писал после просмотра «Короля Лира» Гордон Крэг.

«Эта выставка построена по театральному принципу, это, я бы сказал, выставка-спектакль, — говорит Александр Ешанов. — Два ее зала — два акта. В первом зале — пиршество художников, режиссеров, пиршество театра. Во втором зале мы видим итог, совершившийся по воле сатанинского злого рока, который все это прервал». Финал истории еврейского театра в СССР оказался трагическим: Михоэлс был убит сотрудниками Министерства госбезопасности по личному приказу Сталина. Убийство было замаскировано под несчастный случай: режиссера, находившегося в командировке в Минске, якобы случайно сбила машина. В 1949 году театр ГОСЕТ закрыли, а в 1952-м, незадолго до смерти Сталина, был расстрелян Вениамин Зускин.

В полутемном зале Бахрушинского музея демонстрируется кинохроника прощания с Соломоном Михоэлсом, в центре на покрытом стеклянной крышкой столе — разбитые очки, которые были на режиссере в день гибели, последние фотографии, ордер на арест Зускина. «С этим мемориалом произошла почти мистическая история. При монтаже этого “купола” выяснилось, что стекло треснуло, — рассказывает Ешанов. — Я решил оставить его как есть, с трещиной. Она — как мистический символ, напоминание не только об этих двоих замечательных актерах, но и о многих других людях, загубленных в годы сталинских репрессий. Мы решили, что она здесь так и должна остаться». По мнению куратора, уместным в этом зале оказался и эскиз Александра Тышлера к спектаклю «Фрейлехс» («Радость»), одной из последних госетовских постановок. «Он был создан в 1945 году, уже после Холокоста. Это спектакль радости, спектакль надежды. Надежда как пружина, двигатель будущей жизни евреев, которая должна продолжаться, — объясняет Ешанов. — Надежда породила оба эти театра — надежда революции, надежда на освобождение. Их погубило сталинское время».

Екатерина Вагнер