23 февраля — 25 марта 2012. Бытие любит прятаться

8 ответов Наталии Турновой на вопросы по выставке «Бытие любит прятаться».

— Наташа, принцип твоего художественного высказывания выверен и давно обрёл то, что называется системной завершённостью. Но резонным окажется вопрос о возможности развития внутри этой достаточно жёсткой системы. Существует ли связь между предыдущим и последующим?

— Как связь между мной сегодня и вчера: нить из прошлого в будущее. И хотя новая выставка, имеет своё собственное содержание, но и оно вырастает из предыдущего. То есть мостик между прошлым и будущим присутствует, как завершение прошлого и попытка проявить что-то новое. С одной стороны, для меня было важно преодолеть свой предыдущий опыт, с другой – этот прежний опыт помогает осмыслить то другое, что я пытаюсь делать сейчас. А просто придумать что-то новое? Зачем?

— То есть, предыдущая выставка связана с нынешней не прямо, а контекстуально, на уровне продолженного во времени монолога-размышления, с оглядкой на происходящее в настоящем?

— Наверное, это так. К сожалению, я очень мало могу выразить словом и чем дальше, тем яснее чувствую, что то, чем я занимаюсь трудно сопрягается со словом. Это два не всегда тождественные способа выражения и взаимодействия с реальностью. Чем больше я занимаюсь живописью, тем больше я нахожу способов и возможностей компенсировать то, чего мне не хватает в слове. И дело не только в содержании моих работ, а в поиске посредством живописи некоего не формулируемого словами определения. Содержание и форма перестают быть просто связанными, а как бы постоянно переходят друг в друга. Это трудно объяснить, это лучше просто смотреть. Глядишь, что-то и откроется, но исключительно на визуальном уровне. Это очень субъективное состояние. Область ли это подсознания? Не знаю. Но это область искусства, где визуальность имеет принципиальное значение. Словесный метод описания и анализа, в данном случае незаметно уведёт в свою сторону.

— То есть твоё искусство сокрыто от слова, оно его избегает, от него прячется, как бытие, которое ты акцентируешь в названии выставки?

— Дело не в том, что моё искусство от кого-то или от чего-то прячется. Просто данный язык не читаем в данном формате. Это не антиязык, это, скорее, иная программа взаимодействия с реальностью. Для меня, собственно, это не проблема. Я давно живу как художник в этом языковом «измерении». Я не особенно задумываюсь насколько моя позиция, позиция живописца актуальна в контексте современного искусства. Вопрос об актуальности живописи как таковой для меня не стоит. У каждого своё восприятие живописи, своё восприятие языка. Сейчас много имитации живописи. Причём не всегда сознательной. Художник иногда даже не осознаёт, что занимается имитацией. Ведь холст, масло или акрил это далеко ещё не живопись. В живописи принципиален именно ЯЗЫК, который включает в себя не только виртуозность владения материалом. Что тоже желательно, но явно не достаточно. Можно заниматься актуальным искусством, писать концепции и прочее, можно имитировать живопись, делая из неё механическое средство, пожалуйста, но это не моё. Этим путём можно тоже что-то выразить и выразить вполне убедительно, но опять же, для меня это иной язык. Ведь живопись, как таковая может раскрываться и через особое молчание. Но при особой настройке восприятия она репродуцирует вовне массу смыслов, переживаний и много чего ещё.

То, что ты говоришь не ново. Но реально редко встречается, по качеству выражения, по симфонии формы и содержания. Боюсь сказать крамолу, но живопись потеряла свою актуальность, не по причине девальвации своего языка, а по причине отсутствия его серьёзных носителей. Извелись. Остались реально единицы, единицы тех, кто на практике готов говорить на этом языке. Здесь даже не искусство ради искусства, а некое явление, не лишённое собственных смыслов и содержаний.

— Ты актуализируешь язык живописи именно в этом его проявлении?

— Да, я актуализирую живопись как таковую, но не ради живописи. Ведь существуют, скажем, лекарства. Но я не принимаю и не советую никому принимать лекарство как нечто самоценное. Лекарство должно лечить. Иначе оно лишено смысла, пустые эффектные оболочки, капсулы, драже...Я, может, повторюсь, но живопись как таковая заключает в себя огромный информационный потенциал, аналогичный музыкальному произведению. Здесь много схожего и в мотивациях созданиях и принципах прочтения. И контекст написания произведения это тоже не что-то условное. Взять ту же «Ленинградскую симфонию» Шостаковича или того же Вагнера. И к живописи можно подходить в точности также. Но, увы, многое ушло и, действительно, по серьёзному живописью, мало кто занимается. И на сегодня одним из критериев качества живописи оказывается техника исполнения или, что называется, хорошо «сделанный» холст.

— Тема сложная. Изменились приоритеты. Ты избегаешь формализма, как чего-то внешнего. То, что делаешь ты, это оттачивание не формы, а оттачивание формулировки некоего высказывания. Вопрос восприятия этого языка. Ты допускаешь вариативность этого восприятия?

— Помимо химического состава лекарства, который вызывает определенную реакцию, есть ещё индивидуальное действие этого лекарства на конкретного человека. На уровне действия и возникает многообразие реакции или её отсутствие. И реакция может быть разной. И с живописью тоже самое.

В таком случае, у каждого лекарства есть название, тем или иным образом характеризующее либо его состав, либо его действие.

— Как соотносится твоя живопись и название твоих работ и проектов? Не скрывается ли за названием некий намёк на контекст, пусть весьма отдалённый? Это дань традиции или техническая необходимость, некая содержательная предопределённость?

— Повторюсь. Для меня не существует живописи ради живописи. Это как разница между просто лёгкой приятной беседой и прояснением смыслов. Мне нужна некая ось, границы. Для меня очень важно, о чём я говорю. У меня огромное количество эскизов, но лишь из очень малого количества можно попытаться вытянуть важный для меня смысл.

— Фраза «Бытие любит прятаться» принадлежит Гераклиту. Почему вдруг Гераклит?

— Я ощутила эту фразу по-новому, слушая лекции выдающегося русского философа Бибихина. Она показалась мне удивительно актуальной. И ещё более — сам Гераклит. Я, к сожалению, не могу сказать, что до это очень вдумчиво его читала. Здесь, что называется, помог его величество случай. Эта фраза пришлась просто к месту и совпала, а точнее, в сжатой форме выразило то, о чём я размышляла в последнее время. Языком живописи можно поведать, извлечь из суррогата наносных смыслов нечто подлинное, то, что именуется бытие. Это бытие не всегда мне удаётся определить словами, оно действительно любит прятаться.

Кажется всё вроде понятно и кем-то проверено, и на любой вопрос наверняка есть ответ. Сесть самому спокойно подумать, что-то переосмыслить, попросту нет ни времени, ни места. Мы живём в информационном шуме. Этот внешний шум — претензия на некую всё захватывающую реальность, всё заполняющую, всё замещающую и переформатирующую. Вероятно, именно это и есть виртуальность, о которой не говорит разве, что ленивый. Мы окунулись в мир подмены и готовых формулировок. Чего в этом мире нет, то это тишины, и вдумчивости восприятия. Этот мир её лишён. Он и нас лишает роскоши остаться наедине с самим собой. Не в бытовом плане, конечно. Найти себя для себя, свои вопросы, свой интерес. Бытие действительно любит прятаться. И однозначно ответить сложно. В искусстве вообще однозначность небезопасна, это слишком тонкая материя для однозначности.

— Если говорить о поверхностном, то это «портреты»?

— Да, это портреты-образы. Они могут быть узнаваемы или нет, как это бывает со знакомыми людьми, увиденными в случайно в неожиданном месте или в непривычном ракурсе. Невероятность узнавания. Пытаюсь приоткрыть эту вечно прячущуюся за клише и штампами жизнь. Наверное, это ещё и попытка докопаться до самого себя, убрав всё наносное.

Благодарим Крокин галерею за предоставленные материалы