Афоризмы судьбы
Автор книжки «Другими глазами» Лев Ханин сам написал предисловие к своему сборнику, точнее — предуведомление, в котором дал четкое определение избранному жанру, процитировав с десяток известных писателей и, в том числе, Владимира Вернадского, определившего суть подобной прозы, как «выражение своих мыслей в виде кратких набросков и отдельных, но отрывочных размышлений... Чередование тем и форм без всякого порядка».
«Другими словами» — это уникальный сборник афоризмов и «фрагментарной прозы» (Лев Ханин использует определение В. Шкловского).
Доминирующая черта интеллектуала нашего времени — его способность находиться в постоянном поиске новых истин, и, если они остаются на бумаге, то это чаще всего эффектные смысловые высказывания. Лев Ханин считает, что «истина зависит от дороги к ней», что и стало темой нашего с ним разговора.
Начну с цитаты из вашей книги. О самом главном вы написали так: «От голода умирают скорее, чем от невозможности сочинять стихи, петь и рисовать. Но все-таки люди сначала выучились рисовать, сочинять, петь и плясать и лишь потом приручили животных и научились возделывать злаки». С чего начинали вы? Наверняка, с чтения и коллекционирования афоризмов известных людей, а уж потом увлеклись сочинительством. Или я не права? Кто вы по профессии? Давно ли стали писателем?
Ответ на ваш вопрос можно прочесть в одной из граф диплома, который был мне выдан в 1974 году по окончании Новосибирского института народного хозяйства. Там было написано (точно не вспомню) что-то вроде — «Экономист. Экономика труда». После армии, службы на Испытательном ядерном полигоне, куда Родина меня отправила явно по ошибке, поскольку, объяснял один штабной малый, закрытая инструкция запрещала туда брать евреев, немцев и корейцев. Тем не менее, Родина свою ошибку исправлять не стала, и после ряда происшествий, описанных Гашеком в «Похождениях бравого солдата Швейка», я, оставшийся в живых и на свободе, что было странно для солдатика, вполне официально признанным «израильским шпионом», стал работать в разных более или менее фантастических производствах, которых было очень много в самый расцвет спелого реального социализма в родном Новосибирске. Однако, последние лет десять (до 1988) я стал совмещать экономическую аналитику с писанием разных статеек, с одной стороны, направленных против мрачных юдофобов, окопавшихся в МГ и НС (их не печатали), а с другой, это была «нормальная» начальная деятельность критика, «рецензюшки» и статеечки в соавторстве. Это, помнится, именовалось «Текущая критика». Далее пошли времена «свободы», кстати, кавычки, наверное, лишние. Вот это время с 1988 по 1995 и можно назвать временем самой максимальной свободы, насколько это было в России возможно. Я ничего не писал, увлёкшись издательской деятельностью. Но какие-то мысли фиксировал, подчиняясь может быть вполне графоманскому инстинкту. Поэтому, отвечать на вопрос: «Кем я себя считаю?», мне сложно. Я — не профессиональный литератор, мне за мои писания никто и никогда не платил. Но отношение к литературной работе вполне профессиональное. Если спросить: «Для чего это тебе»? Кроме, констатации факта, что меня это забавляет, и мне нравится заниматься своими «фразочками», сказать нечего. И, вообще, мне кажется, что это мой долг... но какой и перед кем, сказать не могу. Не знаю, наверное, перед самим собой. Для меня это стало важнейшим делом в жизни.
В книжке «Другими глазами» — более трех тысяч фраз, афоризмов. Как они рождались и как долго?
Как я стал писать — собирать свои фразочки? Толком даже не объясню. Первые опыты теряются где-то там, в истоках жизни. Это, всё-таки, свойства личности предаваться тому или иному виду искусства. А поскольку личность формируется всем строем домашней жизни, то неплохо бы начать оттуда. Но это затянется надолго. Но вспоминаю, что расчехлил свою пишущею машинку где-то в начале века, хотя уже был и комп, но мне казалось, что по старинке удобней. На каждую книгу уходило по 5-6 лет. На третью книгу, которую сейчас дорабатываю для типографии, — побольше. Наверное, уже лет девять.
И с чем это связано? Нет вдохновения?
Видите ли, автор, издающийся за свой счёт, должен сам продумывать в своей книге всё: вёрстку, кегль, обложку, шрифт и массу всего того, что составляет понятие «книга». Хотя, даже самое пристальное внимание к процессу не избавляет от ошибок. Например, в последней книге, кто-то в типографии изменил дизайн обложки, испоганив её при этом. Кто и зачем? Даже хозяин печатни не выяснил.
Лев, из какой вы семьи, что помните из детства?
Мы все — дети истории, моя история, как и всех моих ровесников, детей послевоенной поры, началась июньским днём сорок первого, когда, схватив детей, родители мои оставили родной Вильно, чтобы через два месяца спастись в «стране», название которой недобро звучит для всего мира — Сибири. Знания о ней и сегодня скудны, а в прошлом... Карамзин полагал, что «и в Сибири можно быть щастливым, когда сердце довольно и радостно» (ну, а если в сердце нет ни того, ни другого, что тогда?). Чехов, проехавши её всю, нашёл что «Сибирь есть страна холодная и длинная». Даже, представьте себе, Бодлер имел о ней некоторое представление, назвав её «безрадостной». Сибирь — это Вселенная, а в ней есть всё. И место для всех. И все — не неправы: в Сибири времена года резко очерчены, но зима занимает столько времени, сколько вместе лето, осень, весна. Перед тем как разлететься по разным континентам, наша семья перезимовала шесть трудных десятилетий в Сибири-спасительнице. Я родился через десять лет после их чудесного спасения в селе Гутово, в километрах ста от Новосибирска. Село это правильнее было бы назвать «поселением», где под надзором «органов» выживали ссыльные, поселенцы, спецпереселенцы, беженцы и немногие туземцы. С точки зрения тогдашней власти, все — каторжники или арестанты в настоящем, прошлом и будущем. Не думаю, что было у них «на сердце довольно и радостно». Скорее, смутно и тревожно. Но с тех пор произошло... много чего произошло с тех пор. Я же, не удаляясь от тех мест далеко и надолго, живу и делаю всё, что полагается делать человеку, как бы с ним ни обходилась судьба. Человеку, имеющему все основания думать, что история всего лишь цепь событий, в результате которых каждый из нас является на свет Божий. Наверное, следует упомянуть, что отец мой стал агрономом, чтобы доказать этим полякам-антисемитам, что и еврей может заниматься сельским хозяйством. И вот с этим знанием он остался в Сибири. Вместе с нами, родившимися в деревне (даже для Сибири очень далёкой от центров цивилизации), и с моими старшими братьями, явившимися на свет ещё там, в Европе.
Родители прививали интерес к чтению?
У нас, сколько я себя помню, всегда были книги. Отец, интересы которого лежали в области литературы, писал стихи, хорошо рисовал. Но жизнь обошлась с ним так жестко, что он лишь вспоминал о своих влечениях, увлечениях. Вот эти книги, которые он покупал, брал в библиотеке, подбрасывал нам с братьями, вот именно они, как и в высшей степени достойные родители, их поведение, воздействовали на развитие того специфического взгляда на жизнь, который так или иначе отражается в моих фразочках. Мама привыкла выражать свои мысли образно и как раз афористично. Например, на вопрос: «Как ты себя чувствуешь»? Следовал мгновенный ответ: «В девяносто, плохо чувствовать себя хорошо»! Можно сказать, что они есть аккумулированный опыт нескольких поколений людей убийственными вихрями XX века, разбросанными по всей Земле.
А к самому «началу» привела цепь случайностей: у меня были старые записные книжки, листки бумаги с разными моими мыслями. В результате неожиданной флуктуации мне пришлось, выбрасывая лишнее, самое забавное переписать на отдельные листы. И когда я перечитывал эти фразы, я понял, что набрёл на свой жанр.
А именно мысли в форме лапидарных высказываний. Я их называю «фразами», для читателя привычней — «афоризм», хотя афоризм имеет довольно чёткие жанровые границы и именно в моих писаниях встречается нечасто.
Афоризм имеет четкие жанровые границы...Эти границы, не считая хрестоматийной краткости, определяет сочинитель? Или я ошибаюсь?
Вы знаете, простые вещи, подчас, сложно определить. Человек понимает, что такое «живое», но вот непосредственно с определением, возникают трудности. И с афоризмом также. Существует, если не библиотека, то солидный подбор книг об афоризмах. К примеру, из недавних и Синявский, и Умберто Эко оставили много страниц размышлений на этот счёт. Авторы же афоризмов и шире лапидарных фраз как-то не теоретизируют, а «изрекают». На все приставания по этому поводу, а они, конечно, были, Ежи Лец отвечал, что он так думает и говорит. А в каком это звучит жанре? Как получится. Для меня, афоризм, это прежде всего мысль, высказанная так, что, обобщая многое, она становится законом для событий подобного рода и её опровергнуть невозможно. Она записана в такой форме, что не только привлекает внимание читателя, но и будит его собственную мысль. И он идёт дальше, но по дороге, подсказанной автором этого изречения. И, разумеется, пока человечество будет, и пока человек будет думать, афоризм будет существовать.
И все-таки, что служит толчком к рождению фразы?
Я, не сравнивая себя, разумеется, с Лецем, соглашусь с ним абсолютно. Я так думаю, так говорю. Не всегда, разумеется, «так», чтобы схватить карандаш и тут же записать, но это зависит от собеседника или книги, от размышлений собственных. Может быть мгновенная реакция на малозначительное событие. К примеру, сижу и пишу. Приходит дружище и, видя мою постную, безрадостную физиономию, делится догадкой: «Я пришёл не вовремя»? На что я ему ответствую: «Пришёл не вовремя, ну так уйди хотя бы вовремя». Механизм возникновения мысли, и это знает каждый, разнообразен. Тоже и для афоризма, фразы, размышления. В широком смысле это диалог. С самим собой, с человеком, понимающим проблему, и просто, она может свалиться с неба. Но сказать по правде, чаще всего — это ответ на вопрос, который задаёшь сам себе. И отвечаешь на него, памятуя замечание Льва Толстого, что «у каждой мысли есть свой предел выразимости».
Вообще, необходимо, чтобы за фразой было содержание. Иногда фраза есть итог многих мыслей, входящих одна в другую. Она сможет подтолкнуть к размышлениям не только о будущем, но и увести в прошлое. Фраза такого рода есть прямая, одновременно ведущая в бесконечность и прошлого, и будущего. И она не просто «бонмо», не просто забавное сочетание слов, хотя и это не является грехом, а наполненная жизненным смыслом картина. Да, как не странно, картина. Например, есть в книге метафора «гора времени». Я вижу высоченный прозрачный кристалл, на вершине которого находится человек. У нас, у каждого своя «гора времени», с этой горы вниз не спуститься. Она растёт сама по себе, прибавляя каждый день высоты на 24 часа. Понимаю, что это несколько не общепринято, но именно метафоры такого рода помогают мне разобраться в своих взглядах на природу жизни.
Но, с другой стороны, только сейчас подумал, что у каждой фразы свои обстоятельства появления на свет... Общего у них нет ничего, кроме того, что они поселяются в одной и той же голове. А это, видимо, такой инструмент, у которого свой, специфический звук, присущий лишь ему. Так сказать, авторская индивидуальность. Если у читателя есть похожий настрой, то мы поймём друг друга. Ну, а нет, так нет. В жизни есть много чего интересного, что может занять человека.
Вы не собираетесь переизобрести самого себя и перейти на крупные формы?
Когда я стал заниматься своей первой книжкой, дело было в конце-начале тысячелетия, печатал я фразы страницами, причем страниц 4-5 на (еще) пишущей машинке (до сих пор вспоминаю ее нежно), тогда же написал несколько пьес. Они оказались не для сцены, хотя одну из них напечатал странный журнал «Крещатик», издаваемый в Мюнхене, непонятно зачем и для кого. Как все сочинители, подчас, излагаю эмоцию и мысль в стихотворении. Но ни к «поэтам», ни «драматургам» себя не причисляю. Все остальное, надеюсь, есть в книге. По крайней мере, должно там быть, как в обыкновенном авторском произведении.
Относительно «крупных форм»... Я что-то писал, но в них, на мой взгляд, нет необходимой степени оригинальности, чтобы быть интересными даже самому себе.
На ваш взгляд, какие афоризмы, созданные разными авторами, могут претендовать на вечную жизнь, какие из разряда проходных?
Анонимно они живут как поговорки — тысячелетия. Авторские сборники? Известны со времён чуть ли не ветхозаветных. Это ведь литература. Если книгу читают, то она и переживает эпоху, её породившую. Тоже самое и с книгами Ларошфуко, Лихтенберга, Леца. Их, авторов, существующих в веках, в общем-то, немного. И, ведь, смотрите, живут дольше те, кто пишет о людях, об их приглядных, чаще, неприглядных сторонах их личности, жизни. Почитайте Марциала, (хотя он поэт), он рассматривал человека, своего современника с тех же сторон, что и авторы афоризмов. Что поменялось в человеке за эти тысячелетия? Ничего! Поэтому, любой входящий в жизнь, открывши книжку Вовенарга, например, или Притчи Соломона, в которых много изречений, выраженных афористически, оглянувшись вокруг, вглядевшись в себя или в окружающих, с изумлением обнаружит, что время, изменяя всё вокруг человека, в человеке не меняет ничего. И если у него есть к этому предрасположенность (талант), он может добавить в эту цепь мысли нечто своё. Заметить, что в каждом веке есть своё средневековье (Лец) можно лишь через столетия после этого самого средневековья.
Афористические высказывания часто скрывают контекст авторской судьбы, авторского мышления, мировоззрения. Как меняются ваши афоризмы со временем? Мысли, которыми вы поделились в своей перовой книге «Третий смысл», не утратили свою актуальность, не отдалились от вас?
Разумеется, что-то отпало со временем, что-то осталось. Какие-то мысли я переношу в следующую книжку, какие-то оставляю в предыдущей. Это связано с тем, что автор тот же, ничего не происходит такого, что могло бы изменить мой взгляд на мир. Я начал писать поздно, когда мне было слегка за пятьдесят. Сейчас, шестьдесят семь. То есть, как автор, я относительно молод, но как человек, я в годах (в летах). Обычное дело для тех, кто долго ищет себя, отвлекаясь, как потом выясняется, на ненужные занятия. В предыдущих книгах устарело то, что связано в основном с политическими обстоятельствами начала века. Кое-что кажется ненужным и даже, увы, глуповатым, новые обстоятельства проясняют старые заблуждения. Интонации, понятные вчера, кажутся неприятными сегодня. Всё это должно остаться в прошлом. Когда выясняется, что то, что казалось тебе открытием уже сказано, то приятно сознавать себя не глупее прославленного X, но фразу надо оставить тому, кто её сказал первым.
Использую для вопроса афоризм Георга Лихтенберга, который звучит так: «Люди, много читавшие, редко делают большие открытия». Но ведь афоризм — это всегда открытие...
Да, Вы правы! Афоризм — открытие, причём на таком поле, которое изъезжено всё вдоль и поперёк. Человека, излагающего свои мысли в афористичной форме, отличает внимание, казалось бы, к вещам, совершенно его не заслуживающих. Он видит то, на что глядят и не видят другие. Не знаю афоризм это, или не афоризм, но «Тигр в клетке — это не тигр. Это клетка с тигром». Претензии к писателю я снимаю таким вот наблюдением: «Ум писателя ограничен умом читателя».
И, кстати, о мысли Лихтенберга... Мне кажется, что он имел в виду тогдашних учёных, а не авторов афоризмов. Когда ты выбираешь в собеседники (голова кружится) Монтеня, Льва Толстого, Лихтенберга, Чехова — они заставляют твою мысль работать, думать, и в этом смысле, если ты способен, то вполне можешь «совершить открытие».
Можно услышать что-нибудь из ваших открытий?
Когда пишешь, то самым значительным и интересным кажутся последние фразы. Вот, некоторые из главы «Монологи», «Монологи III», «Диалоги». Это всё начало глав из новой книжки. Там будут ещё. Дело в том, что читать подряд, записанное подряд, если только это не дневник, а ты не филолог или, избави Господи, биограф, невозможно. В сборнике коротких фраз читаются лишь короткие. Что побольше, взгляд не воспринимает. Поэтому, хочешь не хочешь, книжку приходится структурировать.
МОНОЛОГИ
Не будь лучше людей. Будь не хуже.
1 Время — это пустота, которую не надышишь за всю жизнь.
2 И в том горе, что наибольшее становится воспоминанием.
3 Ум писателя ограничен умом читателя.
4 По Вальтеру Беньямину... Каждый может позволить себе «оригинальную» копию ничем от другой копии не отличимую.
5 Тип российского политика — Иудушка Смердяков.
6 Если судить по людям, то, боюсь, обезьянки тоже не Б-г весть какие образцы духовности и морали.
7 У поэтов есть «обязательная программа» — любовная лирика. Как он её откатает такой он поэт и есть.
8 Размышления о будущем изрядно поганят настоящее.
9 Счастье — это умение убедительно и вовремя обмануть самого себя.
10 Я настолько здоров, что остаётся лишь умереть.
11 Старость — это когда сон кажется жизнью, а жизнь — сном.
12 Время, испаряясь накапливается. Во мне.
13 Никого не жалей. Пожалей себя. Тебя ведь тоже не пожалеет никто.
14 Расчёт «по первое число» начинается со второго.
15 Спасительный катер приближался не стремительно.
16 Жизнь даёт опыт, но второй жизни, чтобы опереться на него, нет.
17 Что бы старик ни делал: всё не то, всё не так. Смирившийся, побитый, издыхающий пёс.
18 Спрос на нетворчество шире области его применения.
19 В Природе переплетаются множество эволюций. Не последняя среди них — эволюция искусства.
20 Среди «невидимого» больше «познанного», чем среди «видимого».
21 Жизнь — частенько есть лишь неуклюжее, неосновательное упрямство.
22 И что человек не придумывает, лишь бы не думать.
23 Мир меняется быстрее меня. И в этом проблема. Моя, разумеется.
24 Люди несчастны, и это то, единственное, что соединяет тебя с человечеством.
25 Дожил! Ни мне Отечество, ни я Ему... мы ничего не должны друг другу.
26 Государственная машина одинаково работает и на палача, и на президента.
27 Рано ушли из Мира мои современники: Сократ, Спиноза, Гашек, Лец, Ларошфуко.
28 О, эти разно одетые, одинаковые люди.
29 До своей смерти тоже надо дожить.
30 Сегодняшние Геростраты — славу предпочитают анонимности, одиночеству — стаю.
31 Жизнь настолько невыносима, что самые читаемые писатели, писатели — фантасты.
32 Сойдёшь с ума именно от «понимания»!
33 Новое возникает как подражание, а то и вовсе как имитация.
34 Смотреть в зеркало и не видеть отражения. Чтобы это значило?
35 Хочешь поговорить со мною? Открой мою книжку.
36 В «Воспоминаниях» холуёв начальство получает несвойственный ему признак мудрости.
37 Бессмысленность жизни — это её смысл.
38 Именно люди создают нечеловеческую среду обитания.
39 Ветер не только воде, но и листве делает «волну».
40 Время? Не бежит, не течёт, не замирает,... исчезает оно, испаряется.
41 Уродливость, как и красота, не всегда заметна с первого взгляда.
42 Ценю слова, обхожусь жестами.
43 Чем в тебе меньше ангела, тем больше человека.
44 Правду о выдуманной жизни расскажет реалист.
МОНОЛОГИ III
«Хочу сделать (!) книгу из фрагментов, заметок, афоризмов — и только <...> такая форма куда ближе моему складу, чем все эти развёрнутые эссе, где ради внешней строгости приходится поступаться внутренней правдой». Чоран
1 Мир устроен так по-дурацки, что подчас кажется, что если к его возникновению кто-то приложил руку, то это не Сладчайший Господь, а придурок с наклонностями садиста.
2 Удивляет легковерие предков? Вспомни, как недавно жизнью и смертью миллионов распорядились два дятла-стукача Шикельгрубер да Джугашвили!
3 Путь частички в хаосе броуновского движения непредсказуем. Так и душа на толчки и утеснения отзывается неожиданно. Но существует же наука психология.
4 Веничка о «простых» людях: «Мне ненавистен „простой человек“, т.е., ненавистен постоянно и глубоко, противен и в занятости, и в досуге, в радости и слезах, в привязанности и злости, и все его вкусы, и его манеры, и вся его „простота“, наконец».
5 Как это Б-га нет и быть не может? Он — Всевышний, Всесвятой, Вседержитель обязан возникнуть, кристаллизоваться, сконденсироваться и появиться, в конце концов, среди молитв, икон, просьб, проклятий и тысяч, тысяч томов, где взвешиваются аргументы «За и Против» Его бытия.
6 Раз лажануться, и всю жизнь отплёвываться. Маркс выразился так: «Нации, как и женщине, не прощается минута оплошности, когда первый же проходимец совершает над ней насилие».
7 И в прошлом, и в настоящем, и, судя по всему, в будущем: мысль-то, конечно, нет, но вот мыслителя ухлопать это завсегда.
8 Фашисты для «опытов» отбирали красивых девушек и куда маркизу де Саду со всем своим «садизмом» угнаться за паскудными фантазиями упитанного бюргера.
9 «Скажи мне, чем ты питаешься, и я скажу тебе, кто ты». Глупость эту приписывают то Бисмарку, то Штраусу, а то, вообще, «шевалье» Жану-Антельму Брийя-Саварэну.... Но кто-то полагает, что сие первым изрёк Агриппа Неттесгеймский.
10 Поражение Франции и, соответственно, победа Германии в 1871 году разожгли пламя ненависти сжёгшее, за семьдесят пять лет десятки миллионов людей. Бесследно.
11 Тома сочинений классиков говорят о том лишь, что досуга было много, развлечений мало. А денег за лист платили не очень-то.
12 Попрекать ученых, дескать, «знают назубок, лишь свою порцию мироздания» (Ортега-и-Гассет), несправедливо. Их разъединяет объект исследования (и то, как сказать! Природа едина), метод (мышление) объединяет.
13 В ненормальных обстоятельствах большинство ведёт себя ненормально. Понять можно. Но то удивительно — в человеческих обстоятельствах ведут себя не по-человечески.
14 Малые народы, получив к тому возможность, немедленно демонстрируют пороки больших, не приобретая, однако, их достоинств.
15 Развитие, прежде всего,... разъединяет. Стадо на поголовье, а поголовье на личности, «Прогресс» — неустойчивое равновесие между прогрессами и сопутствующих им регрессами.
16 Он прилично зарабатывает. Философ, проповедующий необходимость нищеты для миллиардеров.
17 За десятилетия так принюхался к миазмам отчизны, что к другим привыкать нет ни желания, ни сил, и времени на это мне уже не отпущено.
18 Лем о палачах: «Без определённых способностей». Откуда бы им взяться, способностям-то, «палачи роднятся с палачами, вырождение налицо» (Лец).
19 «Движение человечества вперёд к совершенству» Толстой называл прогрессом. Но что Лев Николаевич понимал под совершенством?
20 Человеческое общежитие проявляет, ценит и оттачивает нечеловеческие стороны натуры человеческой. Шаламов потому и утверждает, что в лагерном опыте нет и не может быть ничего положительного.
21 Норберт Дэвис, любимый писатель Витгенштейна, скончался в нищете, разве что не от голода. А могла ли быть судьба такого писателя иной? Для художника «безвестность и нищета» синонимическая пара. Тираж книг любимого писателя философа в принципе не может его прокормить.
22 В одной популярной книжке вычитал о замечательном открытии швейцарских учёных: половина шведов маются бессонницей. Что же шведские исследователи обнаружат у швейцарцев?
23 Сумасшествие этого мира иные выдерживают, впадая в древнейшее умопомешательство — мистический/религиозный транс.
24 Я тот, кого Эко не без иронии, именовал «писателем, издающимся за свой счёт». И, в общем-то, я понимаю свою второсортность, но вроде бы и Монтень издание «Опытов» оплачивал из своего кармана.
25 Расстояние между воспоминаем может быть каким угодно, но само время вспоминания ничтожно. Потому прошедшая жизнь кажется не бывшей.
26 Какая надобность доказывать свою правоту тем, кто тебя не уважает, не любит, прямо презирает, и которых ты, в свою очередь, презираешь, не любишь, не уважаешь.
27 Лишь затюканный лютой сталинщиной марксист мог так по-заячьи высказаться в рамках ортодоксального истмата: «В ту эпоху нередко не вожди управляли событиями, а события вождями» (Б.Ф. Поршнев о шведском короле Густаве — Адольфе).
28 Дивятся «широте» души в приятии противоположностей. Но ведь и в неприятии разнородных явлений мира человек широк не менее.
29 «Афоризм и апофегма, — так говорит Ницше, — формы вечности». В общем, он по-своему пересказал Вольтера, тот заметил, что в вечность не идут с большим багажом.
Или начало главы «Диалоги»:
ДИАЛОГИ
1 — Какие ещё чудеса Господь Бог должен свершить для доказательства своего бытия?
— Ну, например, предъявить паспорт.
2 — Мистика? Способ познания.
— Того, что в Природе отсутствует.
3 — Горизонт?
— Невидимая граница видимого.
4 — Жизнь даёт одной рукой.
— Загребает двумя.
5 — Человек произошёл от обезьяны?
— «От обезьяны» произошло множество переходных форм, среди которых и появился «человек».
6 — Церковь?
— Публичный дом (не) терпимости.
7 — Представление реальности?
— Уже условность.
8 — Книгу жизни человеческой начинает с «Книга Иова».
— И кончается ей же...
9 — Мысль ничего не стоит.
— Дорого обходится недомыслие.
10 — Реализм?
— Вы можете дышать нарисованным воздухом?
11 — Юность?
— Зал ожидания без вывешенного расписания прибывающих и отбывающих поездов.
12 — Наука жить?
— Полагаете, философия, этика? Для большинства — астрология, нумерология и прочая хиромантия.
13 — История повторяется...
— Где, с кем и когда.
14 — Пацифизм?
— Наигуманнейшая форма лицемерия.
15 — Критика нечистого разума?
— История.
16 — Кто очеловечит человека? Яхве? Будда? Христос? Аллах?
— Человек.
17 — И среди монахов встречаются радикалы!
— Куда смотрит Будда?
18 — Абсолютная нравственность?
— Ближе к абсолютному нулю.
19 — Что первично? Дух, материя?
— Желание.
20 — Где местопребывание Господа Бога?
— В Аду, который придумали люди, которых придумал Он.
21 — Мой псевдоним?
— Имя, отчество, фамилия. Как в паспорте.
22 — Самые спорные мысли?
— Бесспорные.
23 — Каждый другому?
— Чужой человек.
24 — Жизнь?
— Дорога из ниоткуда в никуда.
25 — Человек — человеку?
— Спиритус эст.
26 — Воспоминания?
— Много фантазии и немного памяти.
27 — Бесчеловечный человек?
— Все что угодно, но не человек.
Следующая моя книжка называется «Сверхновая. Афоризмы невыдающегося человека». В неё войдут то, что я отобрал из предыдущих двух и, разумеется, новое.
Беседовала Дина Радбель
Фотографии Tommy Ingberg
Рисунки Сергей Мосиенко