Швейк и то, что после него осталось. Продолжение

Матко-младший стал профессиональным переводчиком с чешского языка. Много лет проработал в «Интуристе». Обслуживал чехов, гостей нашей страны. Часто ездил в служебные командировки в Чехословакию. Одна из них состоялась в печально известные дни августа 1968 года (факт этот получит отражение в интервью). Разумеется, сын всесторонне помогал отцу в собирании коллекции. Да и сам, нет-нет, да и что-то собирал. То это были спичечные этикетки. То значки. Но обо всем по порядку.

— Николай Петрович, давайте сначала поговорим о производственной деятельности вашего отца...

— После школы мой отец закончил технический ВУЗ, название которого не знаю. Основная работа, которой он занимался всю жизнь — проектирование гидроэлектростанций. Он принимал участие в строительстве сначала Иркутской ГЭС. Ту самую трехкомнатную квартиру (комнатки, надо сказать, были очень маленькие), в одной из комнат которой разместился Музей Гашека и Швейка, отец получил в 1959 году, благодаря именно своему активному участию в строительстве Иркутской ГЭС. Затем отец принимал участие, и очень деятельное, он был заместителем начальника главного проекта, в строительстве Братской ГЭС.

Когда я в первый раз приехал на Братскую ГЭС по работе, я спрашивал у работавших там, помнят ли они фамилию Матко. Те, у кого я спрашивал, лично не знали моего отца, но многие отвечали, что видели чертежи, подписанные «Матко». После строительства Иркутской и Братской ГЭС, отец занялся проведением высоковольтных линий электропередач от этих ГЭС по всей России. В 1974 году, когда отец получил право уйти на пенсию, он был главным специалистом Научно-исследовательского института «Энергосетьпроект». А вообще, он очень долго работал и после 60 лет. Лишь незадолго до смерти, когда у него стало плохо с ногами, он ушел с работы. Кстати говоря, у отца с молодости не было Большого пальца на ноге. Дело в том, что как гражданский специалист, инженер, он принял участие в Советско-финской войне 1939-1940 годов. Война пришлась на очень суровую тогдашнюю зиму. Палец был отморожен и удален. Как гражданский специалист отец принял участие и в Великой Отечественной войне. Он преподавал в военном училище. Участвовал в руководстве работами, связанными с возведением фортификационных сооружений под Москвой. Строителями были пленные немцы.

— В публикациях журналистов-современников вашего отца о его коллекции очень часто упоминается, что во время войны собранное к тому времени было утрачено...

-Да, это так. Отец впервые прочел роман Гашека примерно в 1935 году. Очень увлекся, сразу же стал собирать свою коллекцию. Но в войну собранного к тому времени он лишился. Подробностей о том, как это произошло, я не знаю. После войны отец начал все сначала. Собирать было очень трудно. До 1959 года мы жили в коммуналке. В ней на 44 человека был один кран и один туалет. В одной комнатке площадью 18 метров мы жили впятером: я, папа, мама, бабушка со стороны матери, мой сводный брат — сын мамы от первого брака. Здесь в одном-единственном шкафу размещалась вся коллекция отца. Конечно, в таких условиях никого нельзя было принять. Вот когда мы получили отдельную квартиру, а произошло это, как я уже сказал, в 1959 году, вот тогда к нам стали приходить журналисты, а также люди, интересующиеся творчеством Гашека. В частности и гости из Чехословакии. Из последних у нас особенно часто бывал Зденек Горжени — тогда корреспондент газеты «Руде право» в Москве. Это был большой друг моего отца. Он бывало приезжал с женой Ириной, дочкой Моникой. Позднее Горжени возглавил Союз журналистов Чехословакии. Когда я бываю в Праге, я всегда либо захожу к Горжени домой, либо звоню ему. Однажды он приезжал к нам на отдых в Крым, как гость ЦК КПСС. В ту поездку я официально сопровождал его, по работе. Обычно мы говорили с Горжени только по-чешски. Но он хорошо знает русский язык, и иногда в разговоре со мной переходил на русский. Особенно он любил переходить на русский язык уже будучи на пенсии, когда я посещал его в Праге. По видимому, когда в свое время Горжени перестал быть московским корреспондентом «Руде право», он оставил координаты отца своему преемнику, тот — своему, и так далее, московские корреспонденты «Руде право» нас посещали. Как эти, так и другие чехословацкие журналисты, аккредитованные в Москве, знали русский язык. Это обстоятельство было очень важным для отца, не знавшего чешского языка. Однако бывали у нас не только чешские журналисты, но и чехи, занимавшиеся творчеством Гашека. В частности, был у нас известный чешский гашековед Радко Пытлик.

Между прочим, благодаря одному из чешских гостей нашего дома, с «музыкальной» фамилией Шуберт (моя бабушка его называла «Шульберт», так ей почему-то было удобней), я и начал учить чешский язык. Было это примерно в 1964 году. К тому времени я окончил школу и поступил учиться на химический факультет МГУ. И вот приезжает Шуберт, почти совершенно не знающий русский язык. Мать его спросила: «Сколько сыр стоит в Чехословакии?». На это Шуберт ответил на ломанном русском языке: «Спасибо, я уже ел». И так далее. Меня все это очень задело. «Как же так», подумал я, — «взрослые люди, а не могут понять друг друга». Я купил учебник чешского языка Шевченко, и, уже через месяц, мог на самом примитивном уровне объясниться с тем или иным чешским гостем. Между тем, обращусь теперь к своей биографии, с моим химическим обучением в университете дело не заладилось. Я понял, что это дело не мое. Окончив три курса, я ушел из МГУ. Но продолжал совершенствоваться в чешском языке. Благодаря увлечению своего отца, я сделал окончательный профессиональный выбор. Я стал подумывать о работе на чешском направлении в «Интуристе». Но в «Интурист» на работу сразу не пускали. Нужно было сначала окончить девятимесячные курсы. В 1967 году я поступил на эти курсы. Учили нас вести экскурсии по Москве на чешском языке. Весной 1968 года обучение подошло к концу, я сдал выпускные экзамены. Так началась моя работа в «Интуристе». На определенном этапе моей работы встал вопрос о назначении на очень хорошую должность. Но нужно было иметь диплом о высшем образовании. Я мог закончить химфак МГУ, но мне этого не хотелось. В результате я поступил учиться в ВУЗ с нуля. На этот раз я выбрал экономическую специальность. Таким образом высшее образование у меня экономическое. Учился я заочно, без отрыва от работы в «Интуристе». На «Интурист», собственно, пришлась почти вся моя профессиональная биография. В нем я осуществлял различные функции. В частности, был переводчиком-синхронистом, провел немало ответственных встреч на международном уровне. Надо сказать, после «бархатной революции» в Чехословакии (ноябрь 1989 года), чешский туризм в нашей стране снизился почти что до нуля. Социалистический лагерь разваливался, но некоторое время к нам хорошо ездили польские и румынские туристы. Мы, переводчики с чешским языком, работали по-русски с этими туристами. Потом и этих туристов стало мало. Но я работал в «Интуристе» до 1995 года. В последние годы на компьютере считал зарплату переводчиков.

— По какому принципу ваш отец собирал свою коллекцию?

— Он собирал о Швейке и Гашеке все. Подобного коллекционера в мире больше не было. Коллекция моего отца уникальна. У отца были переводы «Швейка» на более чем сорок языков. Это не все переводы «Швейка», но все равно собранное впечатляло. Входили в коллекцию разнообразные продолжения и подражания роману. А также необычные издания гашековского текста. Например, издание карманного формата, изданное в 1942 году в Нью-Йорке. Издало книгу известное издательство книг подобного формата «Penguin books». Это перевод «Швейка» не на английский язык, а на «американский». То есть перевод соответствует тем изменениям, что английский язык претерпел в Соединенных Штатах. Книга хорошо мне запомнилась потому, что текст был чрезвычайно сокращен. Представьте себе книгу размером чуть больше стандартного конверта и толщиной полтора сантиметра. Ну что там могло уместиться?

Значительную часть коллекции составляли публикации на русском и других языках о Швейке и Гашеке. Это могли быть целые книги. Могли быть вырезки или фотокопии статей из периодической печати. Афиши соответствующих мероприятий, прочая многообразная печатная продукция. Далеко не все отец находил самостоятельно. Многое приносили приходившие на квартиру люди. Еще больше присылали многочисленные корреспонденты отца по переписке. Отцу писали из многих городов Советского Союза. Активно писали ему и из Чехословакии. Когда отец стал членом Общества советско-чехословацкой дружбы, то это очень поспособствовало его международным контактам. Конечно, вставал вопрос перевода. Не знаю, кто переводил отцу до того, как я овладел чешским языком, но наверняка, кто-то ему переводил. Я же, бывало, переводил отцу по телефону. Он, как умел, зачитывал чешский текст, и тут же узнавал от меня, что это значит по-русски.

Сделаем здесь небольшое отступление, чтобы привести типичную выдержку из описаний коллекции Матко, появлявшихся в старых газетах и журналах. Так в журнале «Молодая гвардия» (1964 г., № 11) была помещена статья Е. Минаева «Все о Гашеке, все о Швейке». В ней мы встречаем такой текст: «В музее можно увидеть 35 различных фигурок Швейка, значки, медали, спичечную коробку и тарелку с его изображением, граммофонную пластинку с записью рассказа Гашека, плакаты фестивалей, афиши, реклама и др.». Относительно скромная цифра 35 в описании количества сувенирных разновидностей Швейка, не должна смущать. Московский Музей Гашека и Швейка, как рассказывают всё те же старые публикации о Матко, пополнялся почти ежедневно. Снова предоставляем слово сыну собирателя.

— В основном, сувенирная продукция, касающаяся Швейка, привозилась или присылалась из Чехословакии. Очень редко отец сам туда выезжал. В первый раз он поехал в эту страну где-то в начале или середине 60х годов. Пригласило его тогда Общество чехословацко-советской дружбы (а во второй раз, помнится, его пригласил Зденек Горжени). Общество чехословацко-советской дружбы — организация, параллельная нашему Обществу cоветско-чехословацкой дружбы. Но существовало очень важное отличие. В нашей организации было лишь коллективное членство, у чехов — индивидуальное. Кстати, и я, и отец были награждены чехами значками Почетных членов Общества чехословацко-советской дружбы. В первую свою поездку в Чехословакию отец побывал на знаменитом Фестивале сатиры и юмора в городе Липнице. Фестивали в Липнице — дань памяти Гашека. В Липнице писатель поселился в конце своей жизни. Здесь и умер. Из Липнице отец привез массу всего. Но коль скоро поездки отца в Чехословакию были редки, многие будущие экспонаты коллекции были получены по почте. Правда, скажем, бокалы и тарелки, и прочую стеклянную продукцию, по почте было посылать рискованно, — предметы хрупкие. Это привозилось нашими чешскими гостями. Когда я стал сотрудником «Интуриста», то посещал Чехословакию часто. Из поездок привозил что-то и для отца. Для него это всегда было великое счастье! В Праге, в пивной «У чаши» (в дословной передаче с чешского «У калиха»), которая неоднократно упоминается на страницах романа Гашека, есть специальный магазин швейковских сувениров. Кое-что, специально для отца, мне дарил директор этого магазина. Что-то я покупал. Но я хочу обратить внимание на два изделия, изображающие Швейка, которые не являются покупными. Эти изделия уникальны, поскольку создавались в единственном экземпляре, специально для моего отца. Впервые это было сделано в 1959 году. Тогда в московском Центральном выставочном зале «Манеж» состоялась большая выставка «Чехословацкое стекло». На эту выставку, сопровождая отца, пришел и я. В одном из залов экспозиции находился человек, который на глазах у изумленной публики изготавливал различные фигурки из стекла. Точно не помню, но кажется, имя этого стеклодува — Милан Кутина. Ему представили отца, как собирателя всего, касающегося Гашека и Швейка. Он ему изготовил маленькую, высотой где-то в 3-4 сантиметра, фигурку Швейка. Была она из темно-зеленого стекла. Позднее отцу в восточной Чехии отлили Швейка из чугуна. Всех подробностей я не помню, но у человека, с которым связана эта отливка, я был дома. В 1979 году я несколько месяцев проработал представителем «Интуриста» в чешском городе Брно. Однажды, благодаря сохранившемуся адресу, я съездил из Брно в городок под названием Поличка (район Свитавы). Там этот человек, имя которого Владимир Сауэр, жил. Он инженер, работал на заводе, который делал насосы. Что-то в технологической цепочке этого завода было связанное с расплавлением металлов. Благодаря этому обстоятельству и стал отец обладателем уникального чугунного Швейка. Что же касается Сауэра, то возможно, он привез изготовленного чугунного Швейка в Москву к отцу лично. Во всяком случае я точно помню, что однажды Владимир Сауэр был у нас с отцом в Москве в гостях.

— Обратимся к неэксклюзивным Швейкам. Я читал, что в коллекции вашего отца были Швейки из разнообразных материалов — фарфора, пластмассы, папье-маше и так далее. Был даже Швейк, сделанный из шоколада. Еще запомнилось такое любопытное обстоятельство — помимо неподвижных Швейков были Швейки заводные...

— Да, у отца были Швейки из самых разнообразных материалов. Легче назвать материал, из которого бы не было Швейка. Швейка из шоколада помню. Он был в фольге, сантиметров 10 высотой фигурка. Напоминал известных всем шоколадных зайцев из кондитерского магазина. Не знаю, чьего шоколадный Швейк производства. Возможно чешского. Но, может быть, и нашего. А вот заводные Швейки точно чехословацкого производства. У отца было несколько экземпляров одного и того же изделия. Швейк отдавал честь, прикладывая, как положено, правую руку к фуражке, и вращался вокруг своей оси. Он был в зеленом мундире, хотя, помнится, в австро-венгерской армии были серые мундиры. Одного из таких заводных Швейков я подарил своему другу детства на память об отце. Кстати говоря, кое-что из предметных экспонатов коллекции отца — рюмочки, пивные бокалы, подставки для яиц (везде изображен Швейк), мы с матерью подарили московскому ресторану «У Швейка». Есть такой у метро «Баррикадная». А одна рюмочка сохранилась у меня. Я когда иногда водку пью, ею пользуюсь.

Швейк и то, что после него осталось. Начало

Швейк и то, что после него осталось. Продолжение (часть третья)